English  |  Русский

Щеголять и показывать

Новому владельцу Архангельского очень повезло, ведь ему досталось не просто поместье, а настоящее произведение искусства. Неважно, что перечисленные в купчей Большой дом, Каприз, деревянная библиотека, 4 каменных флигеля, оранжереи, каменный манеж и прочая недвижимость находились в плачевном состоянии. Скорее всего, он совсем не расстроился, узнав, что из 40 комнат дворца 13 были не отделаны и потому не пригодны для жилья. Как отмечалось в той же купчей, «одна из оранжерей, деревянная, крыта тесом и гонтом, и на ней крыша крайне ветха, и течь идет». На второй, каменной теплице крыши не имелось вовсе. Между тем цену поместья определяли не постройки, ведь их можно было переделать или заменить новыми, а уникальный, практически готовый ансамбль, создание которого требовало не столько денег, сколько времени и особо мыслящего архитектора, какого в тогдашней России нужно было поискать.

Николай Борисович Юсупов не тратил денег напрасно, но и не жалел их, если речь шла о престиже. Обладатель одной из самых громких российских фамилий, он был одним из тех самых «екатерининских орлов», и притом вельможей в полном смысле этого слова. Князь любил роскошь, удивлял окружающих умом, обширными познаниями в науках и любезностью, никогда не переходившей границ приличия. Ему удавалось блистать и словом и делом: когда нужно, он проявлял щедрость, но никогда не стыдился расчетливости – качества фамильного и не слишком уважаемого в аристократических кругах. Точное число принадлежавших ему имений и крестьянских душ помнила лишь «памятная книжка». Современники замечали, что на вопрос о наличии поместий в такой-то губернии и уезде Николай Борисович отвечал не прямо, а заглянув в ту самую книгу, причем спрашивать чаще всего не требовалось, поскольку юсуповские вотчины находились в 23 российских губерниях, то есть практически всюду.

Князь Юсупов в парке с собакой
Князь Юсупов в парке с собакой

Впрочем, князь был не только обладателем солидного состояния, но и человеком высокой культуры, почерпнутой за долгие годы пребывания в Европе. В молодости, прежде чем занять место посланника, он много путешествовал и позже любил вспоминать свои приключения, например во Франции, при дворе Марии-Антуанетты. Англия Юсупову не понравилась, Испания оставила равнодушным, зато Австрия очаровала. В Вене он пробыл довольно долго, задержавшись в гостях у императора Иосифа II по дипломатическим делам. Те же обстоятельства потребовали его приезда в Берлин, где доживал свой долгий век Фридрих Великий. Прусский король принимал очень немногих, сделав исключение и для русского вельможи, который умел философствовать не хуже его самого. В отличие от богатств, жизненные реалии держались в памяти Юсупова крепко и не требовали дневника, о чем можно только пожалеть: много любопытного мог бы поведать человек, отдавший 60 лет служению четырем русским монархам и близко знакомый с тремя европейскими.

О душевных качествах князя, в частности о его щедрости и скупости, ходили разные слухи, но то, что на благоустройство Архангельского он денег не жалел, сомнения не вызывает. Это подтверждают в первую очередь главные постройки, удивительные по масштабам и роскоши убранства. Изумляет обилие в его усадьбе художественных ценностей, а также невероятная для «деревни» библиотека, где в лучшую пору насчитывалось около 30 тысяч томов. Изысканные переплеты дополняли обстановку дворца, удовлетворяя любовь хозяина к прекрасному и, что немаловажно, теша его самолюбие.

Юсупов хотел быть первым во всем, не отличаясь в этом от своих сиятельных сограждан. Благодаря ему полузаброшенная подмосковная усадьба стала предметом всеобщего восхищения и зависти, таким образом выполнив свою главную роль: «Как Архангельское не есть доходная деревня, а расходная, и для веселия, а не для прибыли, то стараться в ранжереях, парниках и грядках то заводить, что редко, и чтобы лучше, нежели у других. Фрукты держать для продажи, хотя мало прибыли, но из них несколько сортов стараться иметь, чтобы щеголять ими и показывать их…».

Генеалогическое древо Юсуповых своими длинными корнями уходит до VII века. Сами они считали своим прародителем тестя пророка Мухаммеда, чей прямой потомок Абубекир бен-Райок от имени халифа правил мусульманами, соединяя в одном лице и светскую, и духовную власть. Его потомки были правителями в Дамаске, Антиохии, Египте, Персии. Некоторые из них покоятся в Мекке, подле священной Каабы, некоторым пришлось покинуть землю предков, как, например, гонимому врагами султану Термесу, представителю 16-го колена от Абубекира бен-Райока, который, захватив с собой преданных людей, дошел до Каспийского моря, следствием чего стала Ногайская орда. Самым знаменитым родичем Юсуповых, пожалуй, был Едыгей. Дослужившись до главного полководца у Тамерлана, он прославился тем, что в единоборстве убил монгола Тохтамыша (того самого разорителя Москвы), разгромил отряды литовского князя Витовта, обложил данью русского князя Василия Дмитриевича, сына Дмитрия Донского и, наконец, завоевал Крым, основав на полуострове самостоятельное государство под названием Крымская орда.

Золотоордынский темник (глава 10-тысячного войска – тьмы) Ногай создал кочевую державу в XIV веке, завладев обширной территорией на левобережье Нижней Волги, от Каспия до Урала. В свое время ногайцами правил праправнук Едыгея Юсуф-мурза – более реальный прародитель династии Юсуповых. Он поддерживал дружбу с Иваном Грозным и при этом умудрялся не ссориться с соседями правителями развалившейся к тому времени монгольской империи.

Любимая дочь Юсуф-мурзы, красавица Сююн-Бике, чей портрет можно увидеть в галерее московского дворца Юсуповых, стала царицей Казанской еще совсем юной, предположительно, в возрасте 14 лет. О прекрасной кочевнице сложено немало легенд, так как, помимо красоты, она обладала умом и характером. Совсем не девичий нрав – не только властный, но и мужественный – помог ей преодолеть непростые жизненные коллизии. Овдовев уже в первый год замужества, она выбрала вторым супругом хана Сафа-Гирея, родила ему сына Утемыш-Гирея, но вновь овдовела после того, как ее пьяный муж разбился на ступенях собственного дворца. Казанским ханом стал ребенок, а бремя власти в качестве регентши приняла на свои хрупкие плечи Сююн-Бике.

Именно ей пришлось возглавить оборону города летом 1551 года, когда Казань осадили войска Ивана Грозного. Татары, как известно, в этой борьбе проиграли, но не потому, что ими командовала женщина, а из-за того, что противник оказался слишком сильным. Не выдержав голода и прочих неприятностей долгой осады, горожане выдали русским и малолетнего хана, и его мать. Прекрасную воительницу прямо в латах и шлеме, с плачущим Утемыш-Гиреем на руках увезли в Москву. Немного позже казанцы, почувствовав вину, воздвигли в память о ней 7-ярусную мечеть – башню Сююн-Бике – элегантную форму которой позже позаимствовали москвичи, украсив похожим сооружением Казанский вокзал.

Юсуф-мурзу настолько разгневало пленение дочери, что он, вконец рассорившись с царем Иваном, объявил русским войну. Однако ярость его, в общем, не имела причин, ибо в Москве с казанской амазонкой обращались не просто хорошо, а прямо-таки по-царски. Казанским наместником в очередной раз был поставлен касимовский царь Шах-Али, но тот, не сумев удержать власть, вернулся в первопрестольную и женился на Сююн-Бике. Вскоре после свадьбы новобрачные отправились царствовать в Касимов (ныне Городец). Утемыш-Гирей остался в качестве приемного сына при Иване Грозном, был крещен, получив имя Александр, и, скончавшись 17-летним, удостоился чести покоиться в Архангельском соборе рядом с великими московскими князьями. Шах-Али умер в Касимове, успев похоронить свою красавицу-жену там, где ее уже никто не мог потревожить: могила Сююн-Бике до сих пор остается тайной, такой же, как ее жизнь.

«Алый шиповник с млечной черемухой осыпают забытую гробницу цветами!» – так поэтично описал место погребения своей легендарной родственницы Николай Борисович Юсупов-младший. Пленительный образ Сююн-Бике еще долго тревожил россиян. Поэты XIX века называли ее волшебницей, композиторы посвящали ей концерты и оперы, а художники пытались представить ее красоту реально, в портретах, и символично, в виде 6-лучевой звезды, навсегда оставшейся на гербе князей Юсуповых.

Один из ногайских предков Юсуповых на картине Александра Орловского «Всадник»
Один из ногайских предков Юсуповых на картине Александра Орловского «Всадник»

По туманным сведениям, Юсуф-мурза погиб в 1556 году от руки своего брата Измаила: ногайцы опасались проблем с Россией. Через 10 лет сыновья убитого – Ибрагим-мурза и Иль-мурза – по приказу дяди явились к Ивану Грозному и, поклявшись в верности, остались служить. Вначале от них не потребовали изменить веру, ведь служба была трудной, а жалованье – не слишком щедрым. Кочевники сдержали слово, такими же честными оказались и все потомки Юсуф-мурзы, верно служившие русским царям, не запятнавшие свой род участием ни в заговорах, ни в других неблаговидных делах. Правда, курьезные истории, порой приводившие к немалым неприятностям, иногда случались. Одна из них произошла с Иль-мурзой, которому царь Фёдор Иоаннович (или правивший вместо него Борис Годунов) пожаловал на берегах Волги близ Ярославля небольшой городок Романов вместе с посадом и жителями.

Неприятность произошла в XVII веке, когда Рюриковичи уже ушли в историю, уступив место Романовым, чей представитель Фёдор Алексеевич послал патриарха Иоакима навестить от своего имени романовского владыку Абдул-мурзу. Внук Иль-мурзы принимал святого отца радушно, пожалуй, даже слишком. Желая накормить гостя пожирнее, но не зная православных обычаев, он велел подать жареного гуся, приготовленного искусным поваром «под рыбу». Отведав и похвалив блюдо, патриарх вдруг узнал, что ел мясо, и сильно рассердился, видимо, заподозрив подвох. Узнав об этом, Федор Алексеевич лишил Абдул-мурзу всех пожалований (налоговых льгот, права распоряжаться имуществом и доходами с него), после чего недавний богач превратился в нищего. Спасение пришло от того же патриарха, который предложил вернуть отобранные блага в обмен на перемену веры. После крещения Абдул-мурза стал именоваться Дмитрием, заодно взяв положенное правоверному отчество Сеюшевич, поскольку был сыном Сеюш-мурзы, а также фамилию Юсупово-Княжево, поскольку был правнуком Юсуф-мурзы и князем. Именно так русские потомки ногайских владык писались в документах, и только в конце XVIII века неловко звучавшая фамилия-титул официально укоротилась до одного слова – Юсупов.

Говорят, что в ночь перед крещением Дмитрию Сеюшевичу было видение, точнее, слышение: «Отныне за измену вере не будет в твоем роду в каждом его колене более одного наследника мужского пола, а если их будет больше, то все, кроме одного, не проживут дольше 26 лет». Первый носитель фамилии Юсупово-Княжево был женат на княжне Татьяне Федоровне Коркодиновой, и, словно во исполнение проклятия, до взрослых лет дожил только один его сын, Григорий Дмитриевич – бравый генерал-лейтенант гвардии Петра Великого, к концу жизни богатейший в стране вельможа. Будучи одним из сподвижников государя, обладая умом, храбростью и твердым характером, он помогал ему во всех начинаниях: вместе с ним создавал флот, бился со шведами под Полтавой и со своими, русскими, в кремлевских палатах, от имени царя убеждая бояр смириться с реформами. Пётр II, внук великого царя, пожаловал ему земли в Курской губернии, подарив в числе прочих селений и слободу Ракитную, а также дворец в Москве, которым предки князя владели до 1917 года.

Большой дом со стороны парадного двора
Большой дом со стороны парадного двора

У Григория Дмитриевича был один-единственный наследник – Борис Григорьевич, теперь уже князь Юсупов, губернатор Москвы, президент Коммерц-коллегии, патриарх российской суконной промышленности и благодетель для промышленности речной, которой он занимался, будучи директором Ладожского канала.

Став генерал-губернатором Москвы в царствование Анны Иоанновны, Борис Григорьевич принял должность директора Шляхетского кадетского корпуса от Елизаветы. Говорили, что кадеты его любили, видя в нем больше друга, чем наставника. Сам же князь Борис любил театр больше военного дела и, решив совместить приятное с полезным, собрали труппу из будущих офицеров. В театре училища ставились в основном итальянские и французские пьесы, но изредка на суд зрителей представлялись произведения, написанные кем-нибудь из актеров. Когда слух о кадетских спектаклях дошел до Елизаветы, Бориса Григорьевича вместе с воспитанниками пригласили в Зимний дворец, и труппе пришлось играть для высокородной публики. Государыня была в таком восторге, что перед следующим спектаклем, и еще не раз впоследствии, одевала актеров сама. Кстати, молодые люди в этих случаях наряжались в платья императрицы и надевали ее драгоценности. К 1756 году, когда это стало традицией, Борис Григорьевич без труда уговорил Елизавету подписать указ о создании в Петербурге публичного театра. Нужно сказать, что искусство никогда не отвлекало князя от государственных дел, ведь служба в семье Юсуповых всегда ставилась превыше всего.

Крепостной художник Федотов. Вид парка в Архангельском, 1860
Крепостной художник Федотов. Вид парка в Архангельском, 1860

Портрет Бориса Григорьевича до сих пор украшает кабинет князя во дворце Архангельского. Рядом с надменным ликом праправнука Юсуф-мурзы сияет довольством широкое лицо княгини Ирины Михайловны – матери Николая Борисовича и вообще особы, не интересной ничем, кроме того, что написал ее замечательный русский художник Фёдор Рокотов.

Кабинет князя завершает восточную анфиладу Большого дома. Сегодня, расположенный вдали от парадных апартаментов, он являет собой пример обычного усадебного интерьера начала XIX века. В отсутствии красоты и уюта здесь ощущается дух деловитости. Когда-то из этой комнаты распоряжения князя разлетались по многочисленным имениям, и сюда же к нему приходили с докладами управляющие.

Кабинет князя с портретами князей Юсуповых Бориса Григорьевича и Николая Борисовича в 5-летнем возрасте
Кабинет князя с портретами князей Юсуповых Бориса Григорьевича и Николая Борисовича в 5-летнем возрасте

В отделке кабинета доминируют золотистые оттенки. Радостный колорит усиливается солнечным светом, который не только свободно проникает сквозь высокие окна, но и многократно отражается в зеркалах и хрустале. Художник, которому поручили отделку комнаты, отдал роль главного украшения мебели из полированной карельской березы – материала, особенно любимого русскими мастерами. Кажется, что диваны, кресла, расставленные вдоль стен книжные шкафы и низкие шкафчики с гладкими черными вставками излучают золотистое сияние. Похожее впечатление создают и мелкие предметы убранства, например бронзовая фигурка императора Павла, часы и канделябры. Середину кабинета занимает массивный письменный стол с резными золочеными накладками. Интересный по конструкции, он к тому же демонстрирует редкое по красоте художественное оформление. Выполняя частный заказ, мастер снабдил свое произведение необычными плоскими ножками в виде колонн с базами и капителями. На фигурной проноге (брусок для связи ножек) красуется сфинкс, а столешница декорирована зеленым сафьяном с тиснением того же золотистого цвета. Чернильный прибор, колокольчик и подсвечники стоят на столе со времен Юсуповых. Ими же собраны все выставленные в этой комнате книги – большей частью дипломатические своды и переводная античная литература. Мерцая золотыми надписями на корешках, огромного размера тома занимают свое прежнее место, будто хотят напомнить о том, что в личности каждого члена этого рода сановник на равных сосуществовал с человеком культуры.

В кабинете князя покой ощущается намного сильнее, чем в других комнатах дворца. Тому способствуют и ровный золотистый колорит, и непритязательный вид из окна на тихий, свободный от официальности уголок английского парка. Удаленная от парадных анфилад, эта комната меньше всего подходит для осмотра. Тем не менее стоит задержаться в ней подольше, проникнуться духом эпохи, почувствовать то, что должен был чувствовать хозяин усадьбы, слыша мелодичный бой часов, скользя взглядом по золоту книжных переплетов, вглядываясь в серьезные лица своих родителей, заключенные в овальные рамы, рассматривая редкие в своей коллекции работы русских художников.

Русская знать начала XIX века предпочитала западноевропейскую живопись, но изредка интересовалась и местной, выбирая для домашних собраний работы самых прославленных мастеров. Таковыми уже при жизни считались Фёдор Алексеев и Александр Орловский, чьи картины, соответственно «Вид Петропавловской крепости и Дворцовой набережной» и «Всадник», украшают кабинет князя.

Пристенный шкаф в кабинете князя
Пристенный шкаф в кабинете князя

Рядом с портретами родителей Николай Борисович поместил изображения самого себя, запечатленного в разные моменты жизни, от младенчества до глубокой старости. Неподдельный интерес вызывает большое полотно над диваном – не слишком известный в России австрийский художник Георг Каспар фон Преннер изобразил будущего владельца Архангельского еще ребенком, наряженным в офицерский мундир. Модель и мастер, несмотря на то что принадлежали к разным культурам, очень понравились друг другу, ведь Преннер любил рисовать людей в военной форме, а Юсупов, как всякий русский, с удовольствием ее носил. По обычаю того времени дети знатных дворян записывались в армию уже с рождения. Не стал исключением и юный князь Николай, который был зачислен в лейб-гвардии Конный полк и к 7 годам успел «дослужиться» до корнета. Неудивительно, что к совершеннолетию долгая служба успела ему наскучить, поэтому, получив звание камер-юнкера, 20-летний Николай Борисович вышел в отставку и в том же 1771 году уехал за границу. Австриец Иоганн Баптист Лампи изобразил его в 50-летнем возрасте, еще полным сил, тогда как русский скульптор Иван Витали запечатлел князя незадолго до смерти, создав выразительный образ утонченного, уставшего от жизни аристократа.